📿Адыги в поисках актуальной культуры | feat. Асфар Шаов
Идентичность представителей адыгских сообществ в прошлом ретранслировала ту или иную актуальную в рамках конкретной географии культуру. Мы знаем, что представляла из себя идентичность «агъущ1ыпсэу» (пер. - «живущие у устья реки»). Так обозначались шапсуги с натухайцами, ставшие ядром многочисленных социальных переворотов, охвативших Черкесию в конце XVIII столетия. Массы разбогатевших благодаря торговле в османских крепостях Причерноморья шапсугских и натухайских крестьян, вооруженные до зубов крымскими ружьями, более не нуждались в покровительстве военизированного класса. Отныне свободный общинник плечом к плечу с равными себе братьями из квартального джамаата в ауле мог отстоять свою частную собственность от покушений очередного крымского хана или кабардинского пшы. Можно упомянуть и жителей абадзехских аулов, населявших отдаленные северные склоны Кавказского хребта и ставшие в XIX в. двигателями идей газавата и первого полноценного северокавказского государства - Имамата. Отдельного внимания достойны и темиргоевцы, являющиеся не отдельным субэтносом, а объединением представителей разных западно-адыгских обществ под политическим покровительством рода Болотоковых. Болотоковы в истории региона отличились званием пщыщхуэ («князья всех князей») среди всех аристократических обществ Черкесии. Еще в XVI в. османский султан наделил их статусом «чёрных / больших ханов», то бишь представители рода выступали легитимными с т.з. Султаната владетелями для населения всего региона. Мы можем отдельно упомянуть и многочисленные контексты уделов кабардинских пшы. Каждый кабардинский удел обладал своей спецификой даже на уровне исполняемого адата. Центральный Кавказ на протяжении столетий выступал пространством противостояния разных кабардинских владетелей, борьба которых формировала не просто контексты соперничества разных аристократических домов и фамилий, а непосредственно противопоставление разных образов / форматов жизни. К примеру, противостояние Атажукиных с Гиляхстановыми означало и противостояние атажукинского хабзэ с гиляхстановским хабзэ.

Итак, в эпоху до модерна никому не проходилось говорить об «адыгагъэ» (пер. - адыгскости), так как не было контекста поиска себя. Предки унифицированно обозначаемых нами сегодня адыгов могли носить чалму, в одних обществах женским головным убором выступали татарские шапки, а в других ограничивались платками, кто-то из адыгов ел конину, кто-то предпочитал союз с ханом Крыма или царем Московии союзу с кровным родственником и соседом. Эта «Игра престолов» не была свойственна одним лишь адыгам. Каждое сообщество, даже самое малочисленное, принимало участие в своеобразной «Игре престолов».

Сегодня, будучи уже частью модернового мира, мы вынуждены ставить перед собой вопросы самоопределения. Позиция нашего сообщества давно ясна: описываемая сегодняшним языком этнокультура, претендующая на примордиальность, является не более чем продуктом поздней западной интеллектуальной традиции, поглотившей наше сознание. Любой поиск смыслов в рамках этноцентристского дискурса выводит нас на тропу ньюэйджа, криптоязычества, либерализма и прочей маргинальщины, которая либо агрессивно не принимается большинством, либо просто игнорируется. Всё наше сегодняшнее «нацио» является продуктом чуждого идеологического конструирования: сначала имперского, затем советского и, наконец, самоориентализации. Всё это ни коим образом не является актуальной культурой, имеющей отношение к бытию современного человека.

Что же делать в таком положении? Есть ли у нас актуальная культура и является ли то, что мы так называем (танцы, кухня, песни, наработки этнографов и фольклористов) действительно чем-то нас определяющим?

В коротком ролике с доктором философских наук Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований Шаовым Асфаром Аскеровичем мы постарались проблематизировать данную тему.

Вопрос остается открытым:
Какая у нас актуальная культура? В будущем мы ещё продолжим это обсуждение ин ша Аллах.